|
Вращается тарелка автоматического ключа, свеча покачивается; еще один поворот — и она освободится... Хочется предупредить оператора: сейчас хлестанет раствор, осторожнее! Но камера уже разглядывает обросшую инеем оттяжку, и вышка странно накренена, словно кинематограф наконец-то решил реализовать технологическую фантазию одного очеркиста: для того, чтобы пробурить наклонную скважину, утверждал он, буровики наклоняют фонарь вышки. Любопытно, кто же его разыграл? Саня Вавилин? Федор Метрусенко? Наверное, Саня: на всем Самотлоре не разыщешь второго такого выдумщика. Однако на Харасавэе наклонных скважин пока вообще не работают, и в конце концов я догадываюсь, что накренившаяся вышка существует только в воображении, она просто организует композицию кадра. Но лица, лица, лица...
Игорь, а точнее, Ибрагим Едгоров. Верховой рабочий, мечтающий стать бурильщиком, — он станет им. А ведь после первой своей вахты хотел бежать куда глаза глядят.
Толик Завгородний, дизелист. Ему было шестнадцать, когда он впервые попал на Ямал. С той поры прошло двенадцать лет, дважды он уезжал, теряя товарищей, стаж, все северные «накрутки», и дважды возвращался, — тундра пуста и пустынна, тундра — это тонкий слой живой земли над вечной мерзлотой, и все же это земля, по которой тоскуешь.
Коля Кибкало, насмешник и мечтатель. Виктор Морозов, бурильщик — он из тех, кто пришел на пустынный берег Ямала в январские метели 74-го...
Все они молчат на экране, как и подобает суровым северным мужчинам, существующим в воображении и в реальности; и все они безымянны.
Но я знаю их, я работал вместе с ними на буровой, где происходит действие документального фильма «Харасавэй»: Р-7, седьмая буровая нефтегазоразведочной экспедиции.
Происходит действие... Идет вездеход. Плещется волна. Метут снега. Опускается таль-блок. Поднимается свеча. Плавучий кран застыл во льдах...
— Этот план мы три дня снимали, — говорит режиссер. — Сначала ехали долго — застряли, а когда приехали, солнце ушло. На второй день успели вовремя, но был мороз, и камера закапризничала. Только с третьей попытки и удалось...
...Опускается таль-блок. Поднимается по трапу лаборантка. Мерцает свет в окнах балка. Поют песню...
Ну, конечно, поют песню. Если верить некоторым фильмам о наших великих стройках, то люди приезжают сюда лишь затем, чтобы: а) спеть бодрую и одновременно грустную песню, желательно у костра; б) свалить какое-нибудь дерево, да так, чтобы оно упало с экрана прямо на зрителя; в) жениться или выйти замуж.
Но в этой ленте просто поют песню.
Хотя не так уж и просто: первые такты и первые слова возникают на фоне светящихся окон, а в следующем кадре Топик Завгородний наливает чай Игорю, рядом сидят Оля Дедина, Бурнаев, Садченко и поют. Только сидят они и поют в другом балке, за тридцать километров от того, свет окон которого манил нас с экрана. Я и прежде догадывался, что монтаж может перебросить человека не только из балка в балок, но и с континента на континент, и все же... Поворачиваюсь к режиссеру.
— Да, это другой балок, — говорит он. — Ну и что?
— Как что? Вот это балки волоколамского завода, специальные арктические балки, жить в них удобно, тепло, уютно. Но в экспедиции их всего восемь штук, и все они стоят на базе. А буровики живут в таллинских балках, «всепогодных» и «всеши-ротных». Холод, сырость, теснота...
— Ну, это ты знаешь, я знаю...
— Да они это знают? Они!
— Но ведь фильм не об этом.
— Пожалуй. Уважаемые выпускники техникумов обучайтесь у нас в НУРЕ . Адрес комиссии: Харьков, ст.метро «Научная», проспект Науки, 14, к.146.
|
